У ласкова у князя у Владимира
Было пированьице - почестей пир
На многих князей, на бояр,
На русских могучих богатырей
И навею поляницу удалую.
Красное солнышко на вечере,
Почестный пир идет на веселе;
Все на пиру пьяны-веселы,
Все на пиру порасхвастались:
Глупый хвастает молодой женой,
Безумный хвастает золотой казной,
А умный хвастает старой матерью,
Сильный хвастает своей силою,
Силою, ухваткой богатырскою.
А сидит во самом-то во большом углу
А Сухман да сидит Одихмантьевич,
Ничем-то он, молодец, не хвастает.
Солнышко Владимир стольно-киевский
По гридне столовой похаживает,
Желтыми кудерками потряхивает,
Сам говорит таковы слова:
«Ай же ты, Сухмантий Одихмантьевич!
Что же ты ничем не хвастаешь,
Не ешь, не пьешь и не кушаешь,
Белые лебеди не рушаешь?
Али чара ти шла не рядобная,
Или место было не по отчине,
Али пьяница надсмеялся ти?»
Воспроговорит Сухман Одихмантьевич:
«Солнышко-Владимир стольно-киевский!
Чара-то мне-ка шла рядобная,
А и место было по отчине,
Да и пьяница не надсмеялся мне.
Похвастать не похвастать доброму молодцу:
Дай-ко мне времечки день с утра,
День с утра и как до вечера,
Привезу тебе лебедь белую,
Белу лебедь живьем в руках,
Не ранену лебедку, не кровавлену».
Дал ему времечки день с утра,
День с утра и как до вечера.
Тогда Сухмантий Одихмантьевич
Скоро вставает на резвы ноги,
Приходит из гридни из столовой;
Во тую конюшенку стоялую,
Седлает он своего добра-коня,
Взимает палицу воинскую,
Взимает для пути для дороженьки
Одно свое ножище-кинжалище.
Садился Сухмантий на добра-коня,
Уезжал Сухмантий ко синю морю,
Ко тоя ко тихия ко заводи.
Как приехал ко первые тихие заводи:
Не плавают ни гуси, ни лебеди,
Ни серые малые утеныши.
Ехал ко другие ко тихие ко заводи;
У тоя у тихой у заводи
Не плавают ни гуси, ни лебеди,
Ни серые малые утеныши.
Ехал ко третьей ко тихой ко заводи:
У тоя у тихой у заводи
Не плавают ни гуси, ни лебеди,
Ни серые малые утеныши.
Тут-то Сухмантий пораздумался:
«Как поехать мне ко славному городу ко Киеву
Ко ласкову ко князю ко Владимиру?
Поехать мне - живу не бывать,
А поеду я ко матушке Непре-реке!»
Приезжает ко матушке Непре-реке:
Матушка Непра-река течет не по-старому,
He по-старому течет, не по-прежнему,
А вода с песком помутилася.
Стал Сухмантыошка выспрашивати:
«Что же ты, матушка Непра-река,
Что же ты текешь не по-старому,
Не по-старому текешь, не по-прежнему
А вода с песком помутилася?»
Испроговорит матушка Непра-река:
«Как же мне течи было по-старому,
По-старому течи, по-прежнему,
Как за мной, за матушкой Непрой-рекой,
Стоит сила татарская - неверная,
Сорок тысячей татаровей поганых?
Мостят они мосты калиновы:
Днем мостят, а ночью я повырою,
Из сил матушка Непра-река повыбилась».
Раздумался Сухмантий Одихмантьевич:
«Не честь-хвала мне молодецкая,
Не отведать силы татарские,
Татарские силы неверные».
Направил своего добра-коня,
Через тую матушку Непру-реку
Его добрый конь перескочил,
Приезжает Сухмантий ко сыру дубу,
Ко сыру дубу кряковисту,
Выдергивал дуб со кореньями,
За вершинку брал, а с корня сок бежал,
И поехал Сухмантыошка с дубиночкой;
Напустил он своего добра-коня
На тую ли на силу на татарскую,
И начал он дубиночкой помахивати,
Начал татар поколачивати:
Махнет Сухмантыошка - улица,
Отмахнет назад - промежуточек,
И вперед просунет - переулочек.
Убил он всех татар поганых,
Бежало три татарина поганых;
Бежали ко матушке Непре-реке,
Садились под кусточки под ракитовы,
Направили стрелочки каленые.
Приехал Сухмантий Одихмантьевич
Ко той ко матушке Непре-реке.
Пустили три татарина поганых
Те стрелочки каленые
Во его во бока во белые.
Тут Сухмантий Одихмантьевич
Стрелочки каленые выдергивал,
Совал в раны кровавые листочки маковы,
А трех татаровей поганых
Убил своим ножищем-кинжалищем.
Садился Сухмантий на добра-коня,
Припустил ко матушке Непре-реке,
Приезжал ко городу ко Киеву,
Ко тому двору княжецкому,
Привязал коня ко столбу ко точеному,
Ко тому кольцу, ко золоченому,
Сам бежал во гридню во столовую.
Князь Владимир стольно-киевский
По гридне столовой похаживает,
Желтыми кудерками потряхивает,
Сам говорит таковы слова:
«Ай же ты, Сухмантий Одихмантьевич,
Привез ли ты мне лебедь белую -
Белу лебедь живьем в руках,
Не ранену лебедку, не кровавлену?»
Говорит Сухмантий Одихмантьевич:
«Солнышко, князь стольно-киевский,
Мне было не до лебедушки:
А за той за матушкой Непрой-рекой
Стояла сила татарская неверная,
Сорок тысячей татаровей поганых,
Шла же эта сила во Киев-град,
Мостила мосточки калиновы:
Они днем мосты мостят,
А матушка Непра-река ночью повыроет.
Напустил я своего добра-коня
На тую на силу на татарскую,
Побил всех татар поганых».
Говорят князи и бояры,
А и сильны, могучи богатыри:
«Ах ты, Владимир стольно-киевский!
Не над нами Сухман насмехается,
Над тобой Сухман нарыгается,
Над тобой ли нынь князем Владимиром».
За те за речи за похвальные
Посадил его Владимир стольно-киевский
Во тыи погреба, во глубокие,
Во тыи темницы темные,
Железными плитами задвигали,
А землей его призасыпали,
А травой его замуравили.
А послал Добрынюшку Никитича
За тую за матушку Непру-реку
Проведать заработки Сухмантьевы.
Седлал Добрыня добра-коня
И поехал молодец во чисто-поле.
Приезжает ко матушке Непре-реке,
И видит Добрынюшка Никитич:
Побита сила татарская;
И видит дубиночку-вязиночку
У тоя реки разбитую на лозиночки.
Привозит дубиночку во Киев-град,
Ко ласкову князю ко Владимиру,
Сам говорит таково слово:
«Правдой хвастал Сухман Одихмантьевич:
За той за матушкой Непрой рекой
Есть сила татарская побитая,
Сорок тысячей татаровей поганых;
И привез я дубиночку Сухмантьеву,
На лозиночки дубиночка облочкана».
Потянула дубина девяносто пуд.
Говорил Владимир стольно-киевский:
«Ай же, слуги мои верные!
Скоро идите во глубок погреб,
Взимайте Сухмантья Одихмантьевича,
Приводите ко мне на ясны очи:
Буду его, молодца, жаловать, миловать
За его услугу за великую
Городами его с пригородками,
Али селами с приселками,
Аль бессчетной золотой казной до-люби».
Приходят его слуги верные
Ко тому ко погребу глубокому.
Сами говорят таковы слова:
«Ай же ты, Сухмантий Одихмантьевич!
Выходи со погреба глубокого:
Хочет тебя солнышко жаловать,
Хочет тебя солнышко миловать
За твою услугу великую».
Выходил Сухмантий с погреба глубокого,
Выходил на далече-далече чисто-поле
И говорил молодец таковы слова:
«Не умел меня солнышко миловать,
Не умел меня солнышко жаловать:
А теперь не видать меня во ясны очи».
Выдергивал листочки маковые
С тыих с ран со кровавых,
Сам Сухмантий приговаривал:
«Потеки, Сухман-река,
От моя от крови от горючей,
От горючей крови от напрасной!»