Жена ткача и жена цирюльника
                          
                          Тогда жена ткача, освободив жену цирюльника, стала на прежнее место и с презрением сказала:
                          — Тьфу, тьфу! Великий ты глупец, если насильничаешь и калечишь меня, уважаемую и преданную жену!
                          Пусть же услышат хранители мира:
                          
                          Светило дня, луна, огонь и ветер,
                          Земля, и сердце, и вода, и небо,
                          И день, и ночь, и луч зари, и вечер,
                          И Дхарма — вот с кого ты правду требуй!
                          Если я добродетельна, пусть эти боги вернут мне нос,— пусть он станет таким, каким был прежде. Если же я хоть в мыслях пожелаю другого мужчину, пусть они обратят меня в пепел.
                          И, произнеся эти слова, она снова сказала ему:
                          — Ну, злодей, гляди: силой моей добродетели нос у меня стал таким же, как прежде.
                          Он взял головню и поглядел, видит — нос ее невредим, а на земле — большая лужа крови. Тогда он, изумленный, развязал веревку и начал услаждать жену сотнями ласк. А Девашарман, видя все это, подумал с изумленным сердцем:
                          
                          «Все знанье, все провиденье Брихгкиати, Ушанаса
                          Перелукавят женщины! А мы-то как беспомощны!
                          Чрезмерно вы не доверяйте женам,
                          Вот-вот их слабость обернется силой,
                          И все они мужчиною влюбленным
                          Играют, как вороною бескрылой!
                          И правильно сказано:
                          Источают мед женщины уста,
                          Яд в груди таит, чтобы обмануть:
                          Пьющий сладость губ, видно, неспроста
                          Кулаком ее ударяет в грудь!
                          Пучину подозрений, обитель неприличий,
                          Верченья и крученья.
                          Пристанище пороков и балаган обманов
                          На поле помраченья,
                          Вертеп, где грех — обычай, богатырей убийцу,
                          Пиал вина с отравой,—
                          Похожую на куклу,— кто сотворил такую,
                          На гибель нашим нравам!
                          Газелеглазых тех, чья слава — это грех,—
                          Повсюду знаменитых
                          Грудей упругостью, и влажностью очей,
                          И негой, веющей от уст полураскрытых,
                          Кудрей потоками и важностью речей.
                          Качаньем бедер сытых, всей пугливостью и дерзостью своей,—
                          Пусть их скоты ласкают.
                          И смех и грусть у них игра,
                          И расчет обидный: Они не верят нам, а мы —
                          Доверяем слепо!
                          Мужчина из любой семьи,
                          Честной, родовитой,
                          Пусть обойдет их стороной,
                          Будто урны с пеплом!
                          Цари зверей косматогривые
                          С алым зевом.
                          Слоны, сверкающие мускусной
                          Дикой влагой,
                          Мужи войны, перетерпевшие
                          Все пытки боя,—
                          Приблизясь к женщине, покинуты
                          Вдруг отвагой!»
                          
                          Так размышляя, этот странствующий монах кое-как провел ночь.
                          А безносая сводня подумала, придя домой: «Что теперь делать? Как скрыть эту большую рану?» И случилось так, что этой ночью муж ее был занят в царском дворце.
                          На заре он пришел домой и, озабоченный многочисленными делами, предстоящими ему в городе, сказал ей, остановившись в дверях:
                          — Дорогая, скорей принеси футляр с бритвенным ножом — я отправляюсь в город по делам.
                          А безносая, не подходя к нему, сохранила присутствие духа и бросила ему в лицо один только нож. Тогда цирюльник, разгневанный, что не получил ножа вместе с футляром, кинул нож обратно. Тут злодейка выбежала из дома с воздетыми руками и завопила:
                          — Ах! Глядите, этот злодей отрезал мне нос,— мне, добродетельной женщине! Защитите!
                          В то же мгновенье явились царские служители, нещадно избили цирюльника, связали его крепкой веревкой и вместе с безносой повели на место суда. И вот судьи спросили его:
                          — Почему ты так жестоко поступил со своей женой?
                          
                          
Невинный и виновный