Про атамана Сарынь Позолоту. Падение Желтоводской обители
Над Волгой весенний ветер гулял, бурую волну навстречу реке гнал, последние застрявшие льдины истончал, кусты пушистой вербы на песках низко пригибал. Старался ветер, весне помогал. Сквозь редкий дубняк новая обитель инока Макария смолистыми бревнами желтела, а вокруг нее монахи как муравьи трудились, ограду-частокол укрепляя, во дворе порядок наводили. Позолотины ватажники нехотя им во всем помогали и часто по сторонам и в небо глядели.
Ох, немила им стала жизнь спокойная, монастырская, дохнуть бы вольной волюшки, взмахнуть веслами и уплыть по Волге до самого моря Хвалынского, либо вверх по реке до ярославской земли, до вольного Новгорода
А высоко в поднебесье сокол высоту набирал, чтобы сверху выбрать добычу из всего стада гусиного, что собралось в полет к морю холодному. Выбрать, от стаи отбить и на лету заклевать, забить, на землю посадить и позавтракать, зоб набить мясом горячим, Живым. В тот час атаман Позолота на крутояре сидел, на волжскую даль-волну глядел, думу думал и невеселую тихую песню пел:
Сизый сокол, ты
Птица вольная,
Сердце смелое,
Жизнь раздольная!
Научи, подскажи,
Как мне жизнь дожить,
Среди ворогов
Головы не сложить,
Да и честь свою
В чистоте сдюжить!
Чтоб от ворога
Никогда не бежать,
Храбрым воином
Под крестом лежать!
Шестерым его воинам-ватажникам монастырская жизнь до некуда приелась, наскучила. И сыты, и в тепле, а не по душе им это житье спокойное. Давно построены кельи монастырские, приземистые и крепкие, из леса строевого, отборного. И все кругом обнесено частоколом-загородью. Покряхтели, поработали ватажники, помогая монахам инока Макария. И смердам окрестным покоя не дали, всем дело нашли, кому вольное, другим подневольное. По стороне ватагой ходили, смердов-умельцев искали по делу избяному и кузнечному и к Желтоводской обители зазывали.
Трудились, не жалея себя, как свой дом строили. Со смердами-умельцами по рудным ручьям и болотам ходили, рудную землю добывали, на себе выносили и конем вывозили, из той руды железо выжигали для железных укреп на стены монастырские. И попутно окрестный народ, крещеный и некрещеный, тормошили и подгоняли, чтобы везли и несли к божьему дому на желтые воды всякую железину. А бабам и старухам наказывали холста для монастыря не жалеть, потому как ходить по земле нагишом чернецам сам бог заказал. И керженским бортникам, нелюдимам лесным, двуногим медведям, заботы прибавили, чтобы медом обитель не обходили, не забывали и до морозов на своих долбленках приплывали. А в лодочках-долбленках дуплянки липовые — кадочки их румяные — медом свежим полнехоньки. Как было не порадеть божьей обители, что стала поперек дороги лихоимцу татарину, баскаку ханскому
По всем сторонам ходили молодцы Сарынь Позолоты, пока Желтоводский монастырь на ноги поднимался, и повсюду славили инока Макария. Молву разносили, что над Желтоводской обителью стоит монах жизни самой праведной, не распутник али скопидом какой, а инок Макарий из Печерской обители, и служит он только богу да князю московскому и крепче дуба стоит супротив басурман и ханских угодников.
Досталось ватаге Сарынь Позолоты, было поработано, погнули спинушки, досыта наломались под дубинушку, хватили и голода и холода, помогая побратиму своего атамана. Без мала два лета прожито, к вольным делам не прикасаясь, а на божьем деле так бывает невесело, что тоска наваливается смертная. Вот и начали задумываться ватажники и думой с атаманом делиться. Не пора ли вверх по Волге всей ватагой сплавать, когда здесь все трудные дела справили? В низовский Новгород заглянуть, по богатым лабазам да кладовым пройтись, на богатеев и бояр страху нагнать, пока Сарынь Позолоту там насовсем не забыли.
Целый год пробежал с той поры, как атаман со своей Оленой последний раз повидался. Это было прошлой весной, когда понадобилось сманить из Новгорода низовского мастеров по постройке частокольной стены. Всего-то три дня пробыл Позолота в родном городе, но после того присмирели игуменья Агапея и ее злые зачатьевские подручницы. Присмирели перестали казнить свою непокорную послушницу.
Только звание, что в монастыре жила, а добилась-таки Олена жизни не в заточении. А все он, ее грозный Сарынь Позолота, монастырю карой нещадной; пригрозил. Рыкнул зверем смелым на всех ее гонителей, и присмирели души подлые.
Вот при последнем-то повидании и скажи Олена своему соколу, что горька неволя монастырская, а неволя ордынская в десять крат горчей. И что пора бы ему родную жену Оганьку из неволи вызволить, а она, Олена, согласна помогать ему в том деле рисковом, сколь потребуется.
«Экая душа бескорыстная, экое сердце смелое!» — подумал тогда Сарынь Позолота про свою отважную помощницу. А себя молча корил за то, что не задумывался о том, как жену с сыном-отроком из ханской неволи выкрасть или выкупить. Чтобы выкрасть, надо трудную дорогу тайно осилить, над степной далью орлом пролететь, сквозь орду ужом проползти, и тенью в ханские палатки пройти неприметно. А на выкуп нужна деньга золотая и серебряная, рубль к рублю, золотой к золотому. Каждую денежку сам хан на зуб попробует, раскосым глазом на Позолоту поглядывая и прикидывая своим вероломным умом: «А не оставить ли у себя и этого молодца-дурачка, что столько серебра и золота за жену привез? Вот только рука у него плетью висит, а одной рукой немного наработает!»
И выкрасть, и выкупить — дело нелегкое. Ни на слово, ни на крест нельзя верить басурману. Выкуп возьмет, а бабу не вернет, да и самого не выпустит. Басурман — он басурманом и останется! Так раздумывал Семен Позолота. Но в тот же час накрепко решил свою Оганьку выкрасть либо выкупить. Деньгу на выкуп, утварь самую драгоценную, кубки золотые и серебряные одним днем не добыть, вокруг Новгорода низовского надо походить, из логова на Узоле все вызнать, выслушать, своих молодцов каждого к своему делу приставить, чтобы за сутки именитых да богатых потрясти и с добычей на низы уплыть. Для такого дела и ватагу надо бы посильней, молодцов до двенадцати и на двух челнах.
И другая забота у Сарынь Позолоты была: как; побратима своего надолго оставить одного с монахами перед страшной рожей басурмана. А она, эта рожа, из-за Волги выглядывает, из-за Оленьей да Лысой горы, что при устье Сундовика. Нет-нет да и по-кажется эта скуластая раскосая образина, а как узнает ордынец, что ватага Позолоты в верховья уплыла, через Волгу к монастырю шагнет. Не по нутру ему гнездо православное во главе с монахом Макарием. Это он, монах Макарий, русский народ супротив басурман настораживает, мордву и черемис в свою веру переманивает и всем такой наказ дает:«Не верить обманному и льстивому слову басурманскому, не переметываться в брани на ханскую сторону. Не давать баскакам ханским ни зерна, ни меду, ни мехов дорогих, все прятать от глаз завистливых, землей закидывать, ногами притаптывать, золой от костров присыпать. Готовить к нашествию ордынскому пустыню голую вокруг поселения, ни хлеба, ни конины не видать бы злому ворогу!»
Такая слава шла про монаха Макария по всему Заволжью нагорному, по всей низовской земле от Унжи до Суры-реки, и дальше до самой орды. И стал Макарий Желтоводский у хана бельмом на глазу, супостатом и ненавистником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
